Но художественное обогащение никогда не бывает односторонним. Г. Канчели внес в грузинскую кинокомедию как минимум столько же, сколько получил от нее. Он создал нечто большее, чем звуковой эквивалент мира, рожденного фантазией Р. Габриадзе,— музыкальный символ «золотой поры» национального кинематографа, не только комедийного. Многие из «кинематографических тем» композитора прямо с экрана ушли в музыкальный быт, навсегда «забыв» название фильма, где они впервые прозвучали, и даже имя автора. Как, например, вот эта юмореска из «Необыкновенной выставки» Эльдара Шенгелая (1968):
«Грузинская киномузыка вокальна с момента своего рождения до начала 70-х годов. Заслуга Г. Канчели — в перенесении акцента на инструментальное начало, в усилении драматургической функции музыки»,— пишет Г. Орджоникидзе (2, с. 40). При этом композитор «не опрокидывает принципы подхода к данному жанру, узаконенные практикой. Он лишь стремится воспользоваться их сильными сторонами и уйти от тех требований, которые, на его взгляд, художественно малоэффективны» (1, с. 22).
Опрокидывать принципы — занятие, вообще говоря, не для комедии. Ей куда соблазнительнее спародировать их, а то и вывернуть наизнанку — особенно если речь идет о принципах, изрядно затасканных в высоком искусстве, тем более о его «железных» схемах.
Фантазия Р. Габриадзе охотно «играет с формами, доставшимися… в наследство от прежних эпох, и создает на их канве свой собственный художественный мир» — «сплав эксцентрики, пародии, сказочной гиперболы, фантастики, авантюры, анекдота. И рядом — мелодраматическая интонация, высокое, «элегическое слово», есть даже нота печальная» (222). В этом мире «однозначная история, к тому же не новая, загадочно преображается, приобретает расширительный смысл… […] Торжествует то, что во внеэстетической реальности оставалось на втором плане — эстетическое начало бытия, красота духовного» (58, с. 40, 46).
Комедийная киномузыка Г. Канчели в полной мере овладела секретом «загадочного преображения» однозначного и далеко не нового, возвышения банальнейшего «музыкального быта» до одухотворенного эстетическим началом «бытия». В ней быстро складывается излюбленный, лишь дополняемый с годами набор жанровых типов: марш, обычно с пародийно-цирковым оттенком, юношески задорный регтайм, хорал, «неоклассическая» юмореска — скорее в стиле «свингл сингерс», трогательно-наивный вальс… Остается только гадать, почему этот пестрый и в общем-то достаточно стандартный для киномузыки конгломерат звучит так индивидуально и так явно «по-грузински».
Вот короткометражка «Феола». Сюжет почти из собственного детства: без конца гоняющие мяч мальчишки, вечная альтернатива — музыка или футбол, а впридачу — злоключения милого и нелепого тренера-энтузиаста, который выводит свою команду на международную арену, а сам остается на родном стадионе под дождем. Весь фильм держится на одной задорной теме; в ней фантастическим образом соединились черты футбольного марша и грузинской песни, хотя это и не марш, и не песня, а вполне индивидуальный музыкальный характер: