Середина 1984 года — время, когда задумывалась и писалась «Светлая печаль», в жизни ее автора была особенно насыщена событиями, и радостными, и очень грустными. В мае, в самый разгар Международного музыкального фестиваля, в Москве, в I Городской больнице, не приходя в сознание, умирал Гиви Орджоникидзе. В течение недели Гия Канчели почти не выходил из больницы. Потом в полутемном зале морга вокруг цинкового гроба собрались те, кто совсем недавно видел улыбку Гиви, слышал по телефону его раскатистый голос. Вот уже завершена прощальная церемония, и мы остаемся стоять на пороге — оглушенные, растерянные, до сих пор не веря в случившееся. А Гия Канчели, по скорбному праву самого близкого друга, увозит гроб в аэропорт и оттуда — в Тбилиси.
…В июне приглашенный из Москвы хирург сделал уже бесполезную операцию одному из сопостановщиков «Музыки для живых» — балетмейстеру Юрию Зарецкому, определив ему срок жизни не более года…
…В августе хоронили Тито Калатозишвили…
…В сентябре, во время гастролей Театра имени Ш. Руставели в Западном Берлине, директор Западноберлинского фестиваля Ульрих Экхардт заказал композитору произведение памяти Гиви Орджоникидзе…
Клавир «Светлой печали» был завершен в начале осени. Оркест ровал его композитор в ноябре, в дни гастролей Тбилисской оперы в Москве — на фоне бесконечных телефонных звонков, репетиций, деловых визитов, разного рода бытовых и организационных хлопот и, разумеется, ожесточенного столкновения мнений вокруг «Музыки для живых». Почти готовую новую партитуру (недоставало, кажется, двух-трех тактов) Г. Канчели играл мне под непрерывный грохот молотка: что-то срочно чинили в его номере, а ждать более подходящего момента было бессмысленно — его все равно бы не нашлось. Партитура, как всегда, выглядит безупречно: ни единой помарки, каллиграфические мелкие ноты, штили, словно проведенные по линейке…
Подобно большинству произведений Г. Канчели «Светлая печаль» не сразу завоевала признание. Довольно долго в среде наших профессиональных музыкантов бытовало мнение, выраженное в рецензии на московскую премьеру анонимным автором «Концертного обозрения»: «Как и многие предыдущие сочинения Г. Канчели «Светлая память» (так! — Н. 3.) основана на простых, почти плакатных и эмоционально сильно воздействующих приемах […] все же показалось, что в новом произведении авторская мысль исчерпывается до финала (видимо, найденный ранее прием на сей раз не сработал). […] Жаль, что автор не захотел проинтонировать их (стихотворных текстов.— Н. 3.) смысл (тогда не лучше ли было ограничиться вокализацией без слов?). Тем не менее, благодаря стараниями дирижера и оркестра, премьера прошла с успехом» (137, с. 55).
Подобное мнение не могли поколебать даже дошедшие к нам отклики на мировую премьеру в Лейпциге (69, с. 112). А ведь там случилось нечто незаурядное и притом документально зафиксированное на магнитофонной пленке: когда затих последний звук, две с половиной тысячи слушателей в течение минуты сидели неподвижно и в полном молчании. К- Мазур постоял у пульта, затем положил палочку, сошел вниз, и лишь тогда началась овация. (— Мне показалось, что все это длилось целый час, я просто не мог понять, что же, собственно, происходит. И только потом осознал, что эта пауза — самая дорогая в моей жизни, дороже всех аплодисментов, вызовов, восторженных рецензий).