Не стану утверждать, будто в Литургии композитор действительно «вырвался из созданного им мира»: его авторство, как всегда, легко установить по любым двум-трем тактам. К тому же почти все безусловные новшества этого произведения так или иначе подготовлены прежними. Но когда разрозненные предпосылки оформились и соединились, родилось некое действительно новое музыкальное качество в едином, органично развивающемся стиле Г. Канчели.
…Давным-давно, при первой попытке взять у него интервью, я наивно заикнулась о «концепции». «Ну что Вы,— с убийственной мягкостью ответил композитор,— концепция — это у Шостаковича, вот еще’ у Альфреда Шнитке. Я же просто пишу тихую медленную музыку и очень боюсь, чтобы слушатель не заснул».
Так вот, из всей тихой и медленной музыки, написанной до сих пор Гией Канчели, Литургия — самая тихая и медленная. Не столько по реальным темповым и динамическим обозначениям (контрастов здесь, пожалуй, не меньше, чем в «Эпилоге»), сколько по внутреннему ощущению. Тишина в Литургии не просто инобытие
Звука, но самостоятельный, обширнейший образный мир. Она вливается в форму со всех сторон, широкими потоками и тоненькими струйками, воздействует на бурные и смятенные эпизоды, как масло на поверхность штормового моря, вытесняет генеральную кульминацию в первую половину цикла и, наконец, до краев заполнив образное пространство, озаряет его тихим и теплым светом мажора — первого заключительного мажора в музыке Г. Канчели со времени безмятежно счастливой коды «Песнопений»:
Выделение солиста, единоличного, лидера в хоре оркестровых голосов — тоже необычное явление в музыке Г. Канчели. Правда, лейттембры-символы композитор использовал и ранее: народный голос в Третьей симфонии и колокол в Четвертой, «ангельское пение» детского хора в «Музыке для живых» и «Светлой печали», клавесин в Пятой симфонии, а в Шестой — два альта за кулисами. Последнему из названных сочинений обязан своим появлением и солирующий альт Литургии. Услышав симфонию, Юрий Башмет попро сил Г. Канчели написать что-нибудь специально для него. Композитор согласился, но (по обыкновению) предупредил, заказ вряд ли удастся выполнить скоро. Действительно, альтовый концерт долго не складывался. И лишь когда поступило предложение от У. Экхардта, стало ясно: произведение, посвященное памяти Гиви Орджоникидзе, должно быть не концертом, а лирической исповедью. Видимо, поэтому и в заглавии солист назван последним. «Оплаканный ветром» — Литургия для большого симфонического оркестра и солирующего альта. Впрочем, Ю. Башмет отнюдь не почувствовал себя «обделенным»: в интервью после записи произведения на пластинку (Тбилиси, 30 апреля 1989 г.) исполнитель расценил его как «очень серьезную веху в альтовом репертуаре»; в отличие от большинства других авторов, Г. Канчели сумел «уловить суть инструмента», возложил на него «тяжесть раскрытия основной идеи с пониманием того, на что альт способен, что в нем главное».
Основная идея Литургии стара, как мир, и бесконечно печальна. С мужественной прямотой альт повествует о том, что все мы смертны, что первыми всегда уходят лучшие, что добрые дела ненадолго переживают творящего их, а возвышенные стремления, во имя которых воздвигаются невидимые алтари и приносятся неоцененные жертвы,— не более, чем иллюзия. Что жить на свете, в сущности, очень тяжело и грустно, и каждый год после исполненной надежд юности увеличивает эту тяжесть и эту грусть. Особенно, если отнята вера: сначала внушавшаяся столетиями вера в высшую справедливость, а затем, крупица за крупицей, и вера в земные идеалы, ту, прежнюю веру заменившая (следующее после Литургии произведение композитор назвал «Жизнью без Рождества»).