— Что значит Месаби? — спросил он. Я рассказал, что на языке оджибва это слово означает «Земля гигантов».
Ночь тянулась дальше. Время от времени в море перемещались огни грузового судна. Боно спросил, есть ли у меня новые песни — незаписанные. Так уж вышло, что они у меня были. Я сходил в другую комнату, вытащил из ящика и принес ему. Он просмотрел и сказал, что я должен их записать. Я ответил, что вовсе не уверен: может, стоит просто полить их бензином из зажигалок; сказал, что мне было трудно записываться, трудно все это сращивать. Он ответил:
— Нет, нет, — и тут в разговоре всплыло имя Даниэля Лануа… Боно рассказал, что «Ю2» работали с ним, он замечательный партнер — и с ним мне поработать будет идеально: он много чего засунет в микс. У Лануа музыкальные идеи сопоставимы с моими. Боно тут же взял телефон и набрал номер Лануа, потом передал трубку мне, и мы немного поговорили. В сущности, Лануа сказал, что работает в Новом Орлеане, и если я буду в тех краях, пусть его разыщу. Я ответил, что так и сделаю. Что там говорить — я не спешил записываться. В первую голову меня заботили живые выступления. Если я и запишу еще одну пластинку, она должна быть в этой струе. Передо мной расстилалась ровная дорога, и не хотелось прощелкать шанс вновь обрести собственную музыкальную свободу. Мне нужно было, чтобы все выправилось и больше уже никогда не путалось.
В Новом Орлеане стояла осень, я жил в отеле «Мария— Антуанетта» — сидел во дворике у бассейна с Дж. Э. Смитом, гитаристом моей группы. Мы ждали Даниэля Лануа. Воздух был липок от духоты. Над головами нависали ветви деревьев, росших у шпалеры, что взбиралась на садовую стену. В бассейне, выложенном темной плиткой, плавали кувшинки, а каменный пол был инкрустирован вихрящимися мраморными квадратами. Мы сидели за столиком у небольшой статуи Клео с отбитым носом. Казалось, ей известно, что мы тут сидим. Дверь во дворик распахнулась, вошел Дэнни. Дж. Э., созерцавший мир парой немигающих голубых глаз со стальным отливом, опасливо поднял голову и отвел взгляд от Лануа.
— Я скоро, — произнес он, поднялся и вышел.
Дворик населяли дружелюбные духи — к тому же он пах душистыми розами и лавандой. Лануа сел. Он был noir [чёрный (фр)] с головы до пят — темное сомбреро, черные штаны, высокие сапоги, тугие перчатки — сплошная тень и один силуэт, весь пригашенный, черный князь с черных гор. Износоустойчивый. Он заказал себе пиво, а я — аспирин и кока-колу. Он сразу приступил к делу — спросил, какие у меня песни и какую пластинку я хочу. На самом деле даже не вопрос — способ завязать беседу.
Примерно через час я уже знал, что смогу с ним работать — у меня появилась такая убежденность. Я не знал, какую пластинку хочу. Я даже не знал, хороши ли песни. Я не смотрел на них с тех пор, как показывал их Боно, которому они очень понравились, — но кто знает, в самом ли деле они ему понравились? У них и мелодий-то не было. Дэнни сказал мне:
— Знаешь, ты ведь можешь сделать замечательную пластинку, если по-настоящему захочешь.