Двадцать лет спустя грузинского мастера назовут в ряду блистательных имен мировой музыкальной культуры — «нидерландские полифонисты, Палестрина, И С. Бах, Дебюсси, Стравинский, Шнитке и Канчели». Советский исследователь выстроит этот ряд по типологии художественного «я»: «Будучи запечатлено в художественной ткани произведения, имманентное «я» тем самым отделяется от реальных субъектов культуры. Единое, оно открывается каждому человеку по-своему. Его глубина определяется тем, в какой мере оно вбирает в себя содержание культуры, насколько полно отождествляет себя с народом, нацией, человечеством, природой и миром» (160, с. 85—86).
Разумеется, в начале 60-х ни самые честолюбивые мечты автора Концерта для оркестра, ни наиболее радужные прогнозы его доброжелателей до таких высот просто не долетали…
«Ларго и Аллегро»
28 апреля 1963 г. состоялась премьера дипломной работы Г. Канчели — «Ларго и Аллегро» для струнного оркестра, фортепиано и литавр. Оркестром Грузинского радио и телевидения дирижировал Л. Киладзе, солировали Н. Габуния и Р. Инасаридзе. В первом газетном отклике на премьеру отмечалось «своеобразие мелодического и гармонического языка», проявившееся уже в Концерте для оркестра, но при этом автора упрекали в «недостаточной продуманности замысла» (45). В других же отзывах — особенно после исполнения в 1965 году на II Закавказской музыкальной весне — «Ларго и Аллегро» единодушно расценивалось как значительный шаг вперед по сравнению с Концертом. Такого мнения придерживался и Г. Орджоникидзе. Он писал: «Ларго и Аллегро» вполне способно разделить судьбу предыдущего сочинения. Но профессиональная зрелость автора, несомненно, возросла, ярче проявилась его композиторская индивидуальность» (4).
В том же 1965 году, выступая на дискуссии «Закавказской музыкальной весны» (ее «грузинский этап» проходил в Тбилиси с 7 по 12 июня), Д. Шостакович приветствует приход в национальную музыку одаренной молодежи, принесшей новые выразительные средства: «По содержанию и мастерству его воплощения их творчество стоит на высшем уровне музыкальной современности. Характерные свойства их музыки — интеллектуализм, глубина содержания. Хорошо, что эти произведения лишены внешней эффектности, манерности и сентиментальной чувствительности» (цит. по: 105). Высокую оценку работам Г. Канчели дали на дискуссии Т. Хренников, отметивший «большой талант» молодого автора (106), и зарубежные гости: М. Шуберт из ГДР (подтвердивший затем эту оценку в обзорной статье для газеты «Berliner Zeitung»), Ф. Кутев из Болгарии и Зд. Микула из ЧССР — последний, впрочем, пожелал молодым коллегам, «не увлекаясь остинатностью и техничностью, больше доверять собственной творческой фантазии, оригинальности своего мышления» (80).
Спустя два с лишним года после публикации статьи Н. Жиганова произведение грузинского композитора вновь выносится на обсуждение секретариата. «Яркое впечатление оставляет, по единодушному суждению ораторов, симфоническое «Ларго и Аллегро» Канчели. Шостакович заметил, что это сочинение («Ларго» понравилось больше…») очень интересно, в частности по гармоническому языку ’. […] Те, кто слышал предыдущую партитуру Канчели — Концерт для оркестра, с удовлетворением отметили творческий рост автора. В «Ларго и Аллегро» значительно больше конкретности в мелодическом и гармоническом языке, ярче выявляется индивидуальное творческое лицо автора, его композиторский темперамент (Хренников). Наконец, Щедрин, который оказался знаком с набросками новой симфонии Канчели («необыкновенно талантливой»), выразил уверенность, что автор ее «выльется в очень большого художника» (130, с. 30).