— Но «Тачанку» написал Листов, а братьев Покрасс было трое…
— Почувствовав, что теряю самообладание, я попросил своего мучителя задать мне еще один вопрос. В глазах его мелькнула сочувственная улыбка, но он отчеканил металлическим голосом: «Я в последний раз спрашиваю, что произошло после Великой Октябрьской социалистической революции?» И тут я взорвался: «После Великой Октябрькой социалистической революции расстреляли твоего отца, сослали твою мать, и поэтому из тебя вырос такой кретин!» Хлопнул дверью и вылетел на улицу, где меня ждали Сулхан Насидзе, Бидзина и Джансуг.
Когда появился Гиви, мы предложили ему поехать за город в полюбившийся нам всем духанчик, где известный повар дядя Вардо подавал отменные шашлыки из молодого барашка. Конечно же, Гиви принял приглашение с удовольствием. Он был в прекрасном настроении, и мы замечательно провели время. И хотя я расплатился в тот день за всю компанию, от переэкзаменовки это не спасло.
Я позволил себе рассказать эту историю только потому, что сам Гиви охотно рассказывал ее разным людям и каждый раз хохотал громче всех.
Гиви никогда не писал хвалебных рецензий на премьеры своего ближайшего друга, вообще предпочитал не высказываться публично по их поводу. Если же все-таки приходилось говорить — как-никак, став в 1974 году первым секретарем Союза композиторов Грузии, он должен был хотя бы резюмировать оценки выступавших в дискуссии очередного пленума или съезда — очень строго соразмерял скупые похвалы по адресу Г. Канчели с воистину маккиавелиев-скими отзывами о подавляющем большинстве других сочинений (разгадав их, друзья покатывались со смеху, но ничего не подозревавшие авторы ходили с гордо поднятыми головми). Помню, однажды я сослалась на его «государственную политику» в доказательство того, что, достигнув определенного общественного положения, человек теряет возможность действовать и говорить исключительно по велению собственной совести и сердца. Гиви не остался в долгу: «Все уже заранее знают, что Вы будете хвалить музыку Канчелй!» Конечно, он был намного мудрее и дальновиднее меня: сама жизнь учила его этой мудрости древнейшими и эффективнейшим методом — кнутом без пряника.
Свою «Рапсодию на тему Гия Канчели » Гиви писал в связи с выдвижением Четвертой симфонии на соискание Государственной премии СССР. Но даже в безусловно «заздравной» ситуации счел своим долгом уравновесить поэтически-возвышенный рассказ о музыке и о человеке, которые были ему по-настоящему дороги, трезвостью критических размышлений: «Трудно предугадать, какими будут новые «слова» Канчели, но верится, что у него достанет сил и мужества, фантазии и просто артистического честолюбия, чтобы вырваться из созданного им мира, опередить самого себя во имя новых просторов… Ибо Канчели обладает действительно выдающимся композиторским дарованием, пытливостью ума и — пусть не сочтут это за сентиментальность и проявление одной лишь товарищеской привязанности — сердцем честного художника, умеющего радоваться радости других и переживать страдания других. Музыка воспитывает прежде всего своего творца, иначе нечего было бы надеяться на ее воздействие на других. В этом смысле у Гии Канчели превосходный педагог…» (1, с. 29). •