— Ты что же это делаешь, а? Ты поешь только песни Гатри, — сказал он, тыча мне в грудь пальцем, словно разговаривал с несчастным придурком. Пэнкейк был очень влиятелен, его никак нельзя было игнорировать. Все вокруг знали, что у него огромная коллекция настоящих фолковых пластинок, и он о них способен говорить, не умолкая. Он служил фолк-полицией, если не был главным ее комиссаром, и новые таланты не производили на него впечатления. Для него никто не обладал великим мастерством — никто не мог успешно и авторитетно наложить лапу на традиционный материал. Разумеется, Пэнкейк был прав, но сам он не играл и не пел. То есть сам под суждения не подставлялся.
Кроме того, он бывал и кинокритиком. Пока другие интеллектуалы обсуждали поэтические различия между Т. С. Элиотом и Э. Э. Каммингсом, Пэнкейк бросался доказывать, почему Джон Уэйн — лучший ковбой в «Рио Браво», нежели в «Легенде потерянных». Он излагал свои взгляды, например, на Говарда Хоукса или Джона Форда, и объяснял, почему они могут оторвать себе Уэйна, а другие — нет. Может, Пэнкейк был прав, а может, и нет. Какая разница? Что касается Уэйна, я познакомился с Герцогом в середине 60-х. В то время он был большой кинозвездой и снимался на Гавайях в военной картине о Пёрл-Харборе — «На пути вреда». Одна девушка, которую я знал по Миннеаполису, Бонни Бичер, стала актрисой и снималась в одной из ролей второго плана. Мы с моей группой — «Хокс» — остановились там на пути в Австралию, и она пригласила меня на съемочную площадку — на военный линкор. Она и представила меня Герцогу, который был в военной форме и окружен целой армией народа. Я посмотрел, как он снимается в сцене, а потом Бонни подвела меня к нему знакомиться.
— Я слыхал, ты фолксингер, — сказал он, и я кивнул. — Спой что-нибудь.
Я вытащил гитару и спел «Погонщиков буйволов» [Buffalo Skinners], а он улыбнулся, посмотрел на Бёрджесса Мередита, сидевшего на складном стуле, затем снова перевел взгляд на меня и сказал:.
— Мне нравится. Значит, «оставил кости погонщика выцветать», а?
— Ну.
Он спросил, знаю ли я «Кровь на седле» [Blood on the Saddle]. Я эту песню знал, но не полностью, а лучше я помнил «Солнце в зените» [High Noon. Также «Солнце в зените» (1952) — фильм американского режиссера Фреда Циннеманна]. Подумал, не спеть ли ее, и, может, если б стоял рядом с Гэри Купером, я бы ее и спел. Но Уэйн — не Гэри Купер. Не знаю, понравилась бы ему песня или нет. Герцог был фигурой массивной. Походил на тяжелое строевое бревно, и, казалось, ни один человек не может встать с ним плечом к плечу. В кино, по крайней мере, — уж точно. Я хотел было узнать, почему некоторые его ковбойские фильмы лучше других, но спрашивать такое было бы безумием. А может, и нет, с другой стороны… Не знаю. Как бы там ни было, мне и пригрезиться не могло, что я буду стоять на борту линкора где— то посреди Тихого океана и петь великому ковбою Джону Уэйну, когда в Миннеаполисе в тот раз я стоял лицом к лицу с Джоном Пэнкейком…