Это свидетельствует о выраженной экстравертиро-ванности Моцарта, обращенности своих переживаний, особенно в молодые годы, к окружающему миру, нахождении именно в нем источника для своего творчества.
Анализируя личность Моцарта, нельзя не сказать и об определенных психопатических чертах его характера. Патология характера Моцарта, аномальность его поведения в повседневной жизни обнаруживается в известной всем биографам Моцарта его склонности к ужасающему сквернословию, которая особенно усиливалась у него в моменты создания каких-либо значительных и крупных произведений. Сумасбродные шутки и пошлости Моцарта, по общему признанию, выходили далеко за рамки светских приличий. Тяга Моцарта к сквернословию была сродни тяги Пушкина к фривольным стихам и объяснение этому явлению в природе дву* гениев найти довольно трудно. Моцарт вряд ли был психически больным человеком, но определенная акцентуация патологического свойства в нем, несомненно, присутствовала. Эту акцентуацию можно связать с уже упоминавшимися чертами инфантильности в личности великого композитора. Сестра Моцарта для выражения сути его натуры употребляла сравнение его с ребенком. Современники поддерживали это определение, содержащее в себе и восхищение, и скрытое порицание. Великий немецкий философ Шопенгауэр, говоря о природе гения, сравнивал его с большим ребенком. «Кто в течение своей жизни, — писал философ, — не остается до известной степени большим ребенком, а всегда представляет собою тип серьезного, трезвого, вполне положительного и благоразумного человека, тот может быть очень полезным и дельным гражданином мира сего, но никогда не будет он гением» (1. Т. 1. С. 414).
Вечным ребенком современники называли и великого немецкого поэта В. Гете, отличавшегося той же непосредственностью в отношении к жизни, что и Моцарт.
Чайковский
Черты меланхолического темперамента с присущими ему переживаниями грусти, склонностью к одиночеству, деликатностью и простотой в общении мы находим в личности Чайковского. Вот как сам композитор характеризует себя в письме к фон-Мекк из Парижа в
1879 г.: «Всю мою жизнь я был мучеником обязательных отношений к людям. По природе я дикарь. Каждое знакомство, каждая новая встреча с человеком незнакомым была для меня всегда источником сильнейших нравственных мук. Мне даже трудно объяснить, в чем сущность этих мук. Быть может, это доведенная до мании застенчивость, быть может, это полнейшее отсутствие потребности в общительности, быть может — ложный страх показаться не тем, что я есть, быть может, неумение без усилия над собой говорить не то, что думаешь (а без этого никакое первое знакомство невозможно), — словом, я не знаю, что это такое, но только пока я по-своему положению не мог избегать встреч, — я с людьми встречался, притворялся, что нахожу в этоАм удовольствие, по необходимости разыгрывал ту или другую роль (ибо, живя в обществе, нет ни малейшей возможности обойтись без этого), — и невероятно терзался. Повторяю, что об этом пришлось бы рассказывать и говорить ужасно много, и ужасно много смешного. Единственный Бог знает, сколько я страдал от этого. И если теперь я так спокоен, так счастлив, — то это именно потому, что я могу жить, по крайней мере здесь и в деревне, не видя никого, кроме тех, перед которыми я могу быть самим собою. Ни разу в жизни я не сделал ни единого шага, чтобы сделать знакомство с тою или другою интересной личностью. А если это случалось само собою, по необходимости, то я всегда выносил только разочарование, тоску и утомление… Обществом человека можно наслаждаться, по-моему, только тогда, когда вследствие долголетнего общения и взаимности интересов (особенно семейных) можно быть при нем самим собой. Если этого нет, то всякое сообщество есть тягость, и мой нравственный организм такой, что я этой тягости выносить не в силах… Да, я очень счастлив с тех пор, как могу прятаться в своей норке и быть всегда самим собою; с тех пор, как книги, ноты составляют мое всегдашнее и почти исключительное общество. Что касается собственно знакомства со знаменитыми людьми, — то я еще прибавлю, что по опыту додумался до следующей истины: их книги, их ноты — гораздо интереснее их самих» (186. Т. 2. С. 62 — 63).