Немного погодя мы уже мчались в его «Корвете-Стингрей», включив на полную катушку музыку — мы демонстрировали друг другу то, что любил каждый из нас. Перед тем, как мы начали копить риффы и приемы на гитарах, нами активно поглощались Бадди Гай, “Vanilla Fudge” и чикагский блюз. Я ничуть не утратил творческого энтузиазма и был готов при первой же возможности его проявить. Первые 2 месяца 1967 года мы провели вместе, репетируя в студии на Джеррард-стрит в Сохо перед тем, как отправиться на гастроли.
В состав группы вошли: Джефф, я, затем вокалист, которого пригласил Джефф — по имени Родерик Дэвид Стюарт, и им же выбранный барабанщик — параноидальный типчик, похожий на Вуди Алена, которого звали Микки Уоллер. Мы были готовы роковать, попасть в Америку и завоевать её всей нашей новой командой, и, учитывая американский опыт Джеффа, мы чувствовали, что нас ничего не остановит на этом пути.
Род Стюарт родился в Лондоне за пару лет до меня и вообще-то мечтал стать футболистом. В детстве он тренировался на Брентфорд, но не попал в команду — впрочем, это не остановило его мечтаний и болений за Шотландию и «Кельтов». Теперь у Рода есть собственное футбольное поле, где он может заниматься, в его роскошном лос-анджелесском жилище «Celtic House» («Кельтский Дом»), на тот случай, если из Брентфорда ему вдруг позвонят с приглашением.
Вскоре после того, как мы познакомились, мне очень понравилось наблюдать, как он играет со своей игрушечной железной дорогой в доме своих родителей в Хайгейте, северный Лондон. У Рода была целая коллекция поездов “Hornby 00” со всеми причиндалами — наверное, одна из самых шикарных вообще (если не брать во внимание, наверное, только сэра Боба Приддена, самого ценного роуди “the Who”). Я даже провел у него несколько замечательно неудобных ночей, пытаясь заснуть в соседстве с этими конструкциями.
Когда Роду было 18, он пел и играл на гармонике в одной бирмингемской группе. По-моему, они записали одну пластинку, и иногда он находил себе работу в качестве студийного музыканта. В основное время (кроме футбола) его главными интересами были спортивные автомобили и женщины, но не обязательно в этом порядке. Он был убежден, что спортивная машина необходима для завоевания женщин. Он решил, что сможет купит себе такую машину, если займется ремеслом уличного музыканта. Так что он играл где только можно было, в основном на пляже в Брайтоне, а потом пускал шляпу по кругу.
Рода «открыли» однажды вечером, когда он играл на платформе станции Твикенэм. Великий британский блюзовый певец Длинный Джон Болдри ждал поезда на соседней платформе и вдруг услышал Рода, который был весь в своих шарфах, пел песню Мадди Уотерса и играл на гармонике. Длинный Джон позвал его: «Эй ты, куча тряпок, у тебя талант!», перешел на платформу, где был Род, представился и спросил его, не хочет ли он присоединиться к его группе “Hoochie Coochie Men” («Люди, изображающие танец живота»).
Род просто не мог поверить в свое счастье, особенно когда Длинный Джон предложил ему 35 фунтов в неделю, что означало, что за 6 меяцев работы по таким расценкам ему можно будет купить «Остин-Хили-Спрайт», так что он, конечно же, согласился. Болдри переименовал группу в “Steampacket”(«Пакет с паром»), и перед первым концертом Рода в университете Манчестера они репетировали только один раз. В тот вечер он спел единственную песню, к которой он знал все слова — “The Night Time (Is The Right Time)” («Ночная пора — это лучшая пора») Рэя Чарльза. Он так волновался перед тем, как вышел на сцену, что один из парней в группе дал ему амфетаминов — таблетку, известную как «черный бомбардировщик» — и вот, переваривая её, Род продолжал петь одни и те же куплеты снова и снова, тем самым растянув песню на 20 минут. Болдри узнал о «спиде», уволил того участника группы, который подставил этого бедного маленького мальчика, и начал обучать его нескольким новым песням и тем, как их петь на сцене.