Но греческий идеал не может вполне совпадать с нашим. Прогресс человечества неостановим. Преимущества аристократии исчезли, и все социальные стремления настоящего времени сводятся к тому, чтобы сделать образование доступным для широких масс, подняв развитие всех слоев населения и насколько возможно сгладив социальное неравенство.
Из всех искусств музыка больше всего находит откпик в широких массах. А между тем она-то как раз и находится в состоянии наибольшего упадка и разложения. Все ее элементы нынче свелись к одному — гармонии, многоголосию, которые развиваются с каждым днем все более и более, делаясь утонченнее, запутаннее, изощреннее, становясь доступными наслаждению лишь немногих посвященных. Общечеловеческая сторона музыки как будто совсем исчезает. Наши современные музыканты давно уже покинули плодородную твердую почву и пустились в безбрежное море византийства. Утонченность и погоня за эффектами уже не являются более средством, а стали самоцелью77. В музыке искусство заключается в разрешении гармонических проблем. Как математик жонглирует своими иксами, так музыкант жонглирует звуками для того, чтобы добиться разрешения дисгармоний.
В наше время музыкант стал догматичен и авторитарен. Он больше не руководствуется ни здравым рассудком, ни воодушевлением, проистекающим от борьбы с техническими трудностями, он судит по воображаемым, а не по испытанным им самим чувствам. Для того чтобы скрыть собственное физическое бессилие, он пренебрегает задачами живых мускулов при музыкальном исполнении, он верит в одни только «чувства», выражаемые музыкой. Многие произведения наших композиторов, кажется, написаны с единственной целью — вызвать зубную боль у мужчин и нервные припадки у женщин. Хотят воздействовать на душу неестественными средствами и впечатлениями; художники и публика теперь больше не участвуют в музыкальном наслаждении, они испытывают его. Музыкальные ритмы более не вызывают телесных ощущений, они находят отзвук только в одной клетке мозга.
Петер Шлемиль оплакивал потерю своей тени78. Но мы ничего не слыхали о том, чтобы тень оплакивала пропажу своего тела.
Ритм — тело музыки, мы пренебрегаем телом, презираем его, а современная музыка, как печальная тень, тоскует о покинувшей ее жизни. Вы, наверно, встречали таких материалистов, которые вовсе не были несчастными от того, что у них нет идеала; также вам, наверно, приходилось встречать людей, которые считали себя идеалистами только потому, что они не умели вносить жизнь в мир материи. Музыканты, ищущие в музыке одного лишь духовного наслаждения, не способные реагировать всем своим телом на впечатления и натиск ритмов, напоминают факира, пребывающего все время в одном и том же положении до тех пор, пока не окоченеют его члены, не одеревенеют все мускулы и пока не порвется, наконец, всякая связь между ним и живым миром. Мы воспринимаем музыку одним лишь ухом, но не ощущаем ее всем телом, не содрогаемся от ее могущества, мы чувствуем лишь слабое эхо ее истинного существа. Мы знаем, что многие из тех, кто пробовал следовать нашему методу, к крайнему своему огорчению, досаде и негодованию должны были убедиться в том, что члены их не в состоянии выполнить те движения, которых от них требовали, что воля их в той же мере не способна отдавать быстрые приказы нервам, в какой нервы не способны произвольно вызывать те или иные ощущения.