Тридцать с лишним лет спустя я сам увидел Джонсона в восьми секундах 8-мм пленки, снятой какими— то немцами в конце 30-х в Рулвилле, Миссисипи, на залитой ярким солнечным светом улице. Кое-кто ставил под сомнение, действительно ли это Роберт Джонсон, но замедлив пленку так, чтобы восемь секунд стали скорее восьмьюдесятью, вы увидите, что это он и никто иной. Он играет огромными паучьими руками, что магически перемещаются по струнам гитары. На шее у него хомут с гармоникой. Совсем не похож на человека-памятник, никакого взвинченного темперамента. Выглядит он чуть ли не по-детски, фигура просто ангельская, невинная дальше некуда. На нем белый полотняный джемпер, рабочая роба и необычная фуражка с позолотой, как у Маленького Лорда Фаунтлероя. Совсем не похож на человека, за которым по пятам мчится адская гончая. Будто у него иммунитет к человеческому ужасу, и ты смотришь на экран, не веря своим глазам.
В последующие годы я написал и спел «Все в порядке, ма (я просто истекаю кровью)», «Мистер Тамбурин», «Одинокая смерть Хэтги Кэрол», «Кто убил Дэйви Мура», «Лишь пешка в их игре», «Прольется тяжкий дождь» [Lonesome Death of Hattie Carroll; Who Killed Davey Moore; Only a Pawn in Their Game; A Hard Rain’s A-Gonna Fall] и другие, им подобные. Если бы я не пошел в «Театр де Лис» и не услышал балладу «Пиратка Дженни», мне бы и в голову не пришло их написать, я бы вообще не думал, что возможно такое сочинить. Примерно в 1964—65 году я, наверное, использовал и пять-шесть блюзовых песенных форм Роберта Джонсона — подсознательно, однако по преимуществу их лирическую образность. Если бы я не услышал ту его пластинку вовремя, у меня бы, возможно, не появились сотни собственных строк: мне бы просто не явились свобода или вдохновение. Не только меня чему-то научили композиции Джонсона. Джонни Уинтер, экстравагантный техасский гитарист, родившийся на пару лет позже меня, переписал песню Джонсона про фонограф, превратив ее в песню про телевизор. Ящик у Джонни взорвался, и картинка не идет. Роберту Джонсону бы понравилось. Джонни, кстати, записал и одну мою песню — «Снова трасса 61» [Highway 61 Revisited], которую, в свою очередь, вдохновили сочинения Джонсона. Странно, как такие круги сцепляются друг с другом. Ничего похожего на языковой код Роберта Джонсона я не слышал ни до, ни после. А помимо всего прочего, в какой-то момент Сьюз познакомила меня с поэзией французского символиста Артюра Рембо. Тоже было великое дело. Я наткнулся на одно его письмо, озаглавленное «Je est un autre», что переводится как «Я есть кто-то другой». Когда я прочел эти слова, ударили колокола. Масса смысла. Вот бы кто-нибудь мне раньше такое сказал. Это полностью совпадало с темной ночью души Джонсона и подстегнутыми проповедями Вуди на профсоюзном собрании, с каркасом «Пиратки Дженни». Все видоизменялось, а я стоял в воротах. Вскоре я войду — со своей тяжкой ношей, живой как никогда и уже разогретый до полных оборотов. Но не прямо сейчас.
Лу Леви в «Лидс Мьюзик» пользовался такой же самостоятельностью, как и Джон Хаммонд в «Коламбии». Ни тот, ни другой не были бюрократами или эгоманьяками. Оба пришли из мира постарше, из более древнего ордена, в них было больше сока и уксуса. Они знали, где их место, и у них кишка была не тонка защищать то, во что они верили. Их не хотелось подводить. О чем бы ты ни мечтал, такие парни могли осуществить твои мечты.