Шопен и Лист
Нетрудно догадаться, что Шопен был музыкантом интровертированного склада. Лист— экстравертиро-ванного. В течение длительного периода времени Шо пен и Аист были близкими друзьями. Каждый из них находил в другом недостающие в себе качества.
По воспоминаниям современников Шопен был очень чувствителен, хрупок и раним. Своих слушателей он подкупал тонкостью и поэтичностью исполнения, мягкостью звучания инструмента. Шопен был склонен к меланхолии, и это свойство его характера проявилось во многих его сочинениях— мазурках, балладах, ноктюрнах. Не любящий больших, многолюдных аудиторий, Шопен в полной мере раскрывался только в игре перед небольшим количеством близких друзей. «Большие залы парализуют меня», — признавался он в одном из своих писем.
Однажды на одном из вечеров, где Шопен и Лист играли вместе, Лист сыграл один из ноктюрнов Шопена, Шопену исполнение не очень понравилось и он высказался примерно в том духе, что чем так играть его сочинения, так лучше их совсем не играть. Тут же Лист играет один из виртуозных этюдов Шопена, чем приводит всех присутствующих, в том числе и самого Шопена, в полное восхищение. «Я не гожусь для того, чтобы давать концерты, — говорил Шопен Листу. — Но вы, вы к этому призваны, ибо в случае, если вы не завоюете благосклонности публики, у вас хватит сил поразить ее, потрясти, покорить и повести за собой» (2. С. 44).
Лист поражал воображение современников неистовой мощью своей игры. Друг Листа, знаменитый немецкий поэт Г. Гейне упрекал его в том, что его пальцы нередко «слишком бешено носятся по клавишам». Гейне называл Листа «Аттилой» — именем одного из предводителей воинственного племени гуннов, «божьим бичом всех эраровских роялей, которые трепетали при одной вести о его прибытии, а в настоящую минуту снова дрожат, истекают кровью и визжат под его пальцами, так что за них можно было бы вступиться Обществу покровительства животных».
Другой критик так отзывался о концерте Листа: «После концерта он стоит словно победитель на иоле сражения… покоренные фортепиано лежат вокруг него, порванные струны развеваются как… флаги побежденных, запуганные инструменты боязливо прячутся в дальних углах» (цит. по: 87. С. 137).
Аист был гениален в своем реформаторстве пианизма. Тем не менее Гейне как-то раз обронил по поводу его игры, что он либо играет гениально, либо гремит как пустой котел. «Грозы— моя специальность», — признавался Аист. И если Аист покорял слушателей мощью своего исполнения, то Шопен — тонким лиризмом, своим неподражаемым звучанием piano. Шопен требовал от своих учеников, чтобы в их игре была «энергия без грубости». При этом резкий звук был для него невыносим. В своей известной книге о Шопене Аист говорил про него: «Он отвергал неистовую и необузданную сторону романтизма; ему были невыносимы ошеломляющие эффекты и безумные излишества» (105. С. 266).
Любимым композитором Шопена был Моцарт, в котором ему больше всего нравилось отсутствие грубости и вульгарности. Но другой музыкальный гений — Бетховен, при всем восхищении Шопена этим композитором, не вызывал в его душе восторженного отклика. Бунтарский и мятежный дух музыки Бетховена не соответствовал тонкой природе Шопена. Произведения Бетховена, по мнению Шопена, обладали «слишком атлетической структурой, какая была ему не по душе… Он находил, что страсть в них слишком близка к катаклизму…» (105. С. 26).