Хотя эта пластинка не вернет меня в мир радио, по иронии судьбы две мои записи попали в чарты, одна из них — даже в десятку лучших, «Странствующие Уилбери» [The Traveling Wilburys]. Второй была пластинка «Дилан и Мертвецы» [Dylan and the Dead]. Та, которую мы только что записали с Дэнни, получит хорошую прессу, но не рецензии продают пластинки. Все, кто выпускает пластинку, получают как минимум по одной хорошей рецензии, но затем снимается новый урожай пластинок и появляется новый набор рецензий. Иногда запишешь альбом и не можешь его раздать. Музыкальный бизнес — странный. И проклинаешь его, и любишь.
Когда мы закончили писаться, студия готова была вспыхнуть — так интенсивно все там было последнюю пару месяцев. Лануа создал альбом неотступный, а не спотыкливый или запинающийся. Он обещал помочь мне записать пластинку и слова не нарушил. Двигались мы обходными путями, но добрались. Мы понимали друг друга, хотя я, наверное, всегда слышал эту пластинку напористее, нежели он. Я знаю, он по ходу дела хотел понять меня лучше, но это получится, только если нравится складывать головоломки. И он, наверное, под конец сдался. Множество песен роскошно выдержали испытание временем, и не одну я множество раз исполнял. Мне бы очень хотелось дать ему того, что ему требовалось: «Хозяев войны», «Жесткого дождя», «Врат Эдема» [Hard Rain’s A-Gonna Fall; Gates of Eden], но те песни были написаны в других обстоятельствах, а обстоятельства никогда не повторяются. То есть — полностью. Я не мог пробиться к тем песням ни ради него, ни ради кого другого. Чтобы такое получилось, нужно иметь власть и повелевать духами. Я однажды так сделал, и одного раза достаточно. В конечном итоге появится тот, кому это окажется под силу, — кто-то сможет прозревать всё, видеть истину вещей, причем — не в метафорическом смысле, а по-настоящему видеть: будто смотришь в металл, и он плавится, — сможет видеть, чего все оно стоит, и являть эту подлинную ценность жесткими словами и яростным прозрением.
Дэнни спросил, кого я в последнее время слушаю, и я ответил: Айс-Ти. Он удивился, хотя не стоило. За несколько лет до этого бруклинский рэппер Кёртис Блоу, у которого вышел хит «Ломки» [The Breaks], попросил меня поучаствовать в одной его пластинке и познакомил меня со всем этим: Айс-Ти, «Паблик Энеми», «Н.У.Э.», «Ран— Ди-Эм-Си». Парни явно не просто так языками мололи. Они били в барабаны, рвали в куски, швыряли лошадей с обрывов. Все они были поэтами и знали, что происходит. Рано или поздно кто-то иной должен был появиться — тот, кто знает этот мир, родился и вырос в нем; кто был бы его частью и даже больше. Кто-то с башкой, обкорнанной под «аэродром», и силой всего сообщества за спиной. Он бы смог балансировать на одной ноге, на канате, туго натянутом над вселенной, и когда бы он пришел, вы бы его узнали сразу — ибо он такой один. Публика пошла бы за ним и была бы права. Мы с Дэнни записывали архаику. Я ему этого не сказал, но, честно говоря, подумал. А с Айс-Ти и «Паблик Энеми», которые накладывали треки, неизбежно должен был появиться новый исполнитель — не похожий на Пресли. Он не станет вертеть бедрами и пялиться на девах. Он будет шпарить жесткими словами и впахивать по восемнадцать часов в сутки. Солнечный Пирожок обмолвился мне про Элвиса: сказал, что Элвис — амазонка, враг демократии. Это мне тогда показалось бредом сумасшедшего, но я поневоле задумался.