Тони очень нравилось говорить об Англии, и он очень хорошо её знал. У него был дом в Лондоне на Честер-сквер, и однажды, когда мы возвращались в Великобританию, а он был в Лондоне, но уезжал вроде как в путешествие, то он попросил, чтобы мы присмотрели за домом. Мы с Джо сказали: «Конечно, будем очень рады». Мы вселились туда, и он показал нам дом, в том числе люк в полу, который вел в его винный погребок. Он милостиво сказал: «Чувствуйте себя свободно в моем винном погребке», что стало его первой ошибкой. Его второй ошибкой было оставить меня там с 40 или 50-ю ящиками превосходнейшего выдержанного вина. Мы устраивали вечеринки в его доме каждый вечер, и — почему бы нет, вино было отличным — мы выпили все его бутылки, за исключением единственной бутылки с «Шато Петрус». Когда Тони вернулся спустя пару недель, он был очень зол на меня, потому что он собирал эти вина долгие годы. Я пообещал ему исправить мой поступок — затарить снова весь погреб,- но он сказал, что это невозможно, так как некоторые вина были просто незаменимы. Я спросил его: «Тони, значит ли это, что мы больше не друзья ?» Он ответил: «Рон, мне нравится твоя компания, но я не могу стерпеть те часы.»
В конце 1978 г. мы были в Нью-Йорке в связи с концертом. Я узнал, что в отеле по 8-й Авеню остановился Мухаммед Али — это было прямо перед его матчем-реваншем с Леоном Спинксом, — так что я направился туда. Я поспел как раз вовремя, потому что как только я вошел в приемную гостиницы, он спускался на ресепшн. Это местечко просто кипело. Это был конец света. Имейте в виду, что тогда он был, наверное, самым известным человеком на земле. Там было столько народу и столько охраны, что я и не думал, что смогу оказаться где-нибудь рядом с ним. Но я решил попробовать.
Я пробрался сквозь стену здоровых телохранителей, высунул свою руку и был удивлен более, чем кто-либо, когда он остановился и взглянул на меня. Я сказал ему: «Мой папа будет горд больше всего на свете, если узнает, что я пожал руку Человека». Он пожал мне руку, а потом мы просто начали болтать, постоянно стараясь игнорировать сумятицу и движение вокруг нас.
Много лет спустя я был в Нью-Йорке на выставке своих картин. Али был в городе по поводу какой-то благотворительной акции. Я подарил несколько картин его фонду, и кто-то решил, что будет весело, если мы соберемся вместе. Он пришел в мой гостиничный номер, и первое, что я сделал — это напомнил ему о нашей первой встрече. Как не экстраординарно это звучит, но он сказал мне, что помнит её. Не потому что он запомнил меня, а потому что я упомянул своего папу. Меня потрясло, что он смог вспомнить все те стремительные мгновения, особенно если учесть ту суматоху, которая окружала его все те годы.
Но тогда, хоть он и страдал от болезни Паркинсона, он продолжал оставаться отличным парнем. Что касается этой ужасной болезни, то когда она завладевает таким человеком, как Али, то может быть, немного заглушает его силы, но когда Али пытается побороть её, то он просто блещет своим молниеносным остроумием. И он — один из самых веселых людей, которых я когда-либо видел. Он напоминает мне Джерри Ли, а также моего папу, -умом, острым, как бритва.